Николай Глазков

Своих стихов не издавая, Ищу работу отовсюду, Пилить дрова, не уставая, Могу с рассвета до салюта.

Могу к Казанскому вокзалу Доставить чемоданов пару. Могу шататься по базару И загонять там что попало.

В Поэтоград моя дорога, Меня среда не понимала, Так что могу я очень много И в то же время очень мало.

За то, что Глазков Ни на что не годен, Кроме стихов, Ему надо дать орден.

Мир нормальный, нормированный, По порядкам нумерованный Совершает в ногу шествие, Я ж стою за сумасшествие.

Обнаружили воровку, Что похитила веревку. Уголовный кодекс в силе, На суде ее спросили:

«Отвечай ты нам, воровка, Для чего тебе веревка?» И ответила девица: «Я хотела удавиться».

— Не считаясь с тем, что говорят, Ты нуждаешься в насущном хлебе. Хочешь — и не будет звезд на небе. Дам тебе за это миллиард.

Все откроются перед тобой пути, И тебя признает вся страна. — Отойди От меня, сатана.

Украшают флаги ад, Ветрами играя. Это только плагиат Будущего рая.

Мне говорят, что «Окна ТАСС» Моих стихов полезнее. Полезен также унитаз, Но это не поэзия.

А если пыль дорожная И путь ведет в Сибирь, То все равно как должное Приемлю эту пыль.

Писатель рукопись посеял, Но не сумел ее издать. Она валялась средь Расеи И начала произрастать.

Поднялся рукописи колос Над сорняковой пустотой. Людей громада раскололась В признанье рукописи той.

Одни кричали: «Это хлеб, И надо им засеять степи!» Другие — что поэт нелеп И ничего не смыслит в хлебе.

Движутся телеги и калеки, Села невеселые горят. Между ними протекают реки. Реки ничего не говорят.

Рекам все равно, кто победитель, Все равно, какие времена. Рекам — им хоть вовсе пропадите, — Реки равнодушнее меня...

Мне нужен мир второй, Огромный, как нелепость, А первый мир маячит, не маня.

Долой его, долой: В нем люди ждут троллейбус, А во втором — меня.